обычно, когда я отвечала «нет» на вопрос «была ли ты в Питере?», люди поднимали брови и говорили «каааак? до сих пор?». это происходило так часто, что в конце концов я плотно уверовала, что то, что мне двадцать три, а я никогда в жизни не была в Питере – это просто ни в какие ворота)) потом, когда я говорила, что мы едем, процентов девяносто собеседников сказали – ну вот, сейчас ты съездишь и не захочешь возвращаться, и наконец разлюбишь эту свою Москву. эту свою Москву я ни капельки не разлюбила, но вот возвращаться мне и правда не хотелось.
наверное, мне будет очень сложно хоть что-то сказать о Петербурге, чего еще не было сказано, и обойтись без штампов. штампы отчасти являются причиной того, что, еще не побывав в городе, я уже рисовала себе его средоточием всего самого прекрасного, что только может существовать в нашей стране – у меня в голове вот уже десять лет как сложился образ восхитительного города, который оброс подробностями по мере прочтения сотен книг и просмотра десятков фильмов, а приезжающие из и переезжающие в, в тандеме с дневниками петербуржцев, завершили благое дело – я оказалась влюблена в город, в котором не была никогда в жизни.
именно поэтому я боялась состояния, которое так давно и так прекрасно описал Гришковец – его лирический герой стоял в Лувре, увидев Мону Лизу, и увещевал себя – это же она, ну же, давай… ЧУВСТВУЙ!!! еще в Москве, встретившись с Машей, которая призналась, что там у нее «не ёкнуло», я подумала – а если у меня в Питере тоже не ёкнет?

знали бы вы, как у меня ёкнуло.

первые три дня я плакала, не переставая – стоя на Анничковом мосту, увидев Дворцовую площадь, в Доме Книги и над чашкой в кафе «Зингер» там же, в Исаакиевском соборе и рядом с ним, увидев на колоннах следы от снарядов, в музее Ахматовой в Фонтанном доме, в американском кабинете Бродского и возле дома Мурузи, в котором он жил, на улице Рубинштейна, на речном трамвайчике, слушая музыкантов в Михайловском парке. потом первое потрясение улеглось, и я прекратила пугать окружающих буйными всплесками эмоций))
неделю мы жили в съемной комнате в классической коммуналке на улице Шпалерной, в доме, где некогда жил Мусоргский (Питер поражает тем, что в центре практически на каждом доме есть мемориальная табличка, возвещающая о том, кто жил или работал там, в результате ты словно живешь в музее – в хорошем смысле этого слова), с душем с чуть теплой водой на кухне и хозяином, который исправно курил траву. и квартира, и комната разваливались при вздохе, а нехитрый интерьер включал сломанный продавленный диван и в высшей степени винтажную)) мебель – стол, два стула, шкафчик с ныне отсутствующими стеклянными дверцами и фортепиано (!!!). нас не смущала столь богемная обстановка, потому что в комнату мы приходили только ночевать). на последние три дня мы перебрались в хостел лофт-проекта «Этажи», который располагается на пяти этажах бывшего промышленного здания «Смольнинского хлебозавода». позже Орти объяснила нам, что такое лофт – это любое обширное пространство, которое изменило свою функцию, а еще позже я вспомнила, что в Нью-Йорке так называли чердаки, на которых жили художники, писатели (а иногда и просто добрые околобогемные алкоголики). сейчас «Этажи» развернулись в целое многофункциональное пространство с тремя арт-галереями, выставочными залами, хостелом и дивной кофейней «Зеленая комната», на террасе которой мы с Игорем полюбили смотреть на облака и соседние крыши рано утром и поздно вечером.
за десять дней мы успели очень много – как ни парадоксально потому, что решили не торопиться и не превращать наше пребывание в Питере в путешествие по маршрутному листу, а еще благодаря ясноглазой Анечке, которая чувствует себя совсем дома, Мише, рассказавшему нам миллион интересных историй про город, и Орти, которая показала нам места, которые воплощают собой Петербург. мы побывали там, где давно хотелось, не стараясь охватить все сразу, потому что на все – как бы ни хотелось – и жизни не хватит. в очередной раз подтвердилась истина, верная для любого путешествия – не суетись, и будешь вознагражден :)
кроме классических красот нам повезло разглядеть на первый взгляд совсем неприметные, а потому очаровательные улочки, здания, скверики, кондитерские, я не смогу рассказать обо всем, а мне бы так хотелось. теперь отрывками, в моем воображении это сейчас выглядит, как слайды, или кадры из фильма –

* утро первого дня, поезд подъезжает к Московскому вокзалу, небо такое низкое – я никогда такого не видела, и от горизонта тянутся длинные, жемчужно-серые перистые облака
* Анечка встречает нас, уже оставивших вещи на Шпалерной, на углу Пестеля и Литейного, с огромным ананасом, и мы идем завтракать
*на Площади Искусств высокий мужчина играет классику на стаканах, наполненных водой
* утром второго дня мы проезжаем две остановки на автобусе, а потом идем через Михайловский парк к Русскому Музею – где меня преследует де жа вю, мне кажется, что я разом в Лувре и мадридском Прадо
* кафе «Зингер» в Доме Книги – это очень особенное место теперь, второй столик у третьего окна, из окна виден Казанский собор
* голубь под куполом Исаакиевского собора кажется совсем крохотным, несмотря на то, что размах его крыльев – больше чем полтора метра. неудивительно – собор в два с половиной раза выше девятиэтажного дома, в котором я живу. когда экскурсовод рассказывает, что происходило с собором во время блокады, Питер обрушивается на меня.
* там вообще очень чувствуется война, то, что она была, КАК она была, читается во всем, возможно, как говорит Игорь, потому, что я обращаю на это много внимания, потому, что моя бабушка семилетней девочкой была привязана к больничной койке в блокадном Ленинграде – не знаю. в один из дней мы поехали и нашли то самое место, где была моя бабушка – старое здание, обшарпанное, некоторые окна заколочены досками, теперь там – НИИ хирургического туберкулеза. их пытались эвакуировать тогда, перевезти по озеру, но у них на глазах разбомбили корабль с детьми из детдома, и они остались.
* в музее Ахматовой в Фонтанном доме – не выразить, Господи, письма, черновики, фотографии, то, как Чуковская наизусть учила про себя строчки «Реквиема», записанные на обрывке газеты, вслух отвечая на вопросы про погоду, «такой судьбы не было ни у одного поколения, а может быть не было такого поколения», «я и не знала, что задумана так надолго», «пытка счастьем», возможность позвонить в дверной звонок, сесть за стол и пролистать альбом, девиз рода Шереметьевых на самом доме – «Бог сохраняет всё», поэма без героя. мы выходим, и я рыдаю на лестнице, уткнувшись Игорю в шею.
* речной трамвайчик петляет по Фонтанке и Мойке, по каналам, огибает Заячий Остров, и на обратном пути по Неве начинается дождь, все срываются с места, скрываясь от воды, мы с Игорем остаемся на палубе одни
* Эрмитаж – знали, что не успеем много, поэтому, час десять минут простояв в очереди, идем сразу на третий этаж – к Синьяку, Моне, Писсаро и Ван Гогу. и замираем среди чудовищных толп, снующих мимо с бешеной скоростью)
* Аня и Миша дарят нам альбом для фотографий, купленный в антикварном магазине – тяжеленный, с листами из толстого картона, в красном переплете с металлической застежкой и вытисненной ростральной колонной, зимой мы собираемся сделать из него «Питерский альбом» - вклеив туда вместе с фотографиями билетики в музеи, кино, театр и на трамвай :)
* Выборг – крохотный и средневековый, мощеные улочки, финские мишки на зданиях, и полусонный замок с башней, закутанной в строительные леса
* «Разомкнутые объятия» Альмодовара в Доме Кино – кажется, я начинаю любить Пенелопу Крус. Дом Кино огромный, старый, в зал пробирались через холл, в котором идет ремонт
* Петергоф – фонтаны, мостики и шквальный ветер с моря
* вечерний Питер, блеск фонарей отражается на влажной поверхности гранита
* Аня, взявшая ради нас выходной в понедельник, готовит нам завтрак под Ника Кейва, затем мы едем в Кронштадт, а оттуда на пароме в Ломоносов и обратно. море свинцово-серое, а в небе полная радуга – совершенной дугой, акварельная, яркая
* Орти ведет нас по улице Галерной, мы заходим в дворики – в одном из них Таня оставила два года назад свой автограф, в другом на двери под фигурным фонарем написано «Pansion», еще в одном лежит разломанная на куски полуантичная статуя – по словам Орти, недалеко были художественные мастерские, скорее всего это работа какого-нибудь студента. потом Новая Голландия – неописуемо прекрасный остров, а еще дождь, надпись на стене – thinking of you makes my world perfect, чуть неловкие разговоры, Толстовский дом и улица Рубинштейна, прощание в метро и Нежность.

я могу еще много, много, но как – слова все обесцвечивают, я перечитала, и мне обидно, я не могу рассказать так, как нужно, и боюсь забыть, но что-то подсказывает, что не забуду)

Автор: windy_coloured